Джанкой. Жму руки, соскакиваю.
Здание вокзала кажется особенно большим, потому что кругом все пусто. На путях вереницы красных теплушек, за путями ржавый, накренившийся состав — напоминание о прошедших боях. Я бегу к начальнику станции:
—    Разрешите?
Передо мной крупный, рыжий, большеголовый человек.
—    В одиннадцать часов вечера будет поезд до Симферополя,— сообщает он мне.
—    А раньше?
—    Я вам, товарищ краском, по-русски сказал...
Значит, примчавшись сюда па паровозе, я ничего не
выгадал? Хитрец чекист избавил себя от лицезрения моей укоризненной физиономии — и все?
На станции ни души. Вымытый кафельный пол ослепительно блестел, стекла, видно только недавно вставленные, сверкали.
Брат, наверное,  в Феодосии.
—    Давно прошел поезд на Феодосию? — спросил я у железнодорожника.
Тот остановился, задумался.
—    Поезд па Феодосию? Третьего дня..: Он ходит два раза в неделю.
Вот те на! Так где же брат? Оп должен быть где-то здесь. Хотя он мог так же добраться до Феодосии, как я до Джанкоя. Что ж, буду ждать симферопольского поезда. Сосну хотя бы часок.
Зевая, прилег на скамью в огромном и пустом пассажирском зале, лег— и словно провалился. Очевидно, сказалось недосыпание, накопившееся за несколько суток, так как проснулся я только утром.
Теперь уж не на кого было досадовать, лишь на себя!
VII
В Феодосию я попал через сутки.
Было раннее утро. Поезд только подходил к вокзалу, когда в просветы между вагонами я увидел море, и как только выскочил из теплушки, тут же заторопился к нему. Мне нужно было из Феодосии добраться до Алушты.
После купания пошел я по берегу, разглядывая всевозможного вида и размера суденышки. От одних пахло смолой н рыбой, другие были чисты до щеголеватости, и нетрудно было догадаться о назначении тех и других: одни были рыбачьи, другие — военные. Рассчитывая на свою форму, я подошел к военным морякам. Свесив ноги, сидели они на мостках, возле которых покачивался катерок. Я рассказал, что мне нужно во что бы то ни стало сегодня же добраться до Алушты. Один из моряков присвистнул и повторил соболезнующе-насмешливо:
—    До Алушты...
—    Па нас, браток, не рассчитывай,— сказал второй.— У нас свое дело, пограничное: контрабанду ловим...
—    Одним словом, патрулируем...
—    Рейсовый пассажирский ушел утром, ходит от Феодосии до Ялты.
—    Дождись, завтра тоже пойдет.
Они поглядели на меня сочувственно. Потом один легко вскочил и, заслонившись от солнца, поглядел вдоль берега.
—    Грузится,— сказал он.— Вон, браток, гляди туда, вон туда! Видишь мачты? Это парусник «Форос», на нем возят продовольствие и товары в Алушту, в местную кооперацию. Капитан этой посудииы — мужик довольно нравный, но моряков и военных уважает.
—    Ты ему, главное, почтение окажи, обратись по имени-отечеству — Данила Спиридонович.
—    Спасибо, ребята!
—    Рады стараться...
Я шел по берегу моря. Оно занимало половину видимого мира, п я испытывал странное чувство, глядя на эту никогда ранее не виданную, взметающую своенравные брызги жидкую равнину, на которую нельзя ступить...
Передо мною была неуклюжая баржа, вроде тех, какие неторопливо тянутся по рекам. Но над ней высилась мачта, большая, высокая, оснащенная по-морскому мощными реями. Куча грубой холстины лежала у ее основания. «Парус»,— догадался я. С пристани на баржу переброшены были мостки, на берегу стояли телеги, откуда носили увесистые мешки. Один из мешков развязался, ярко-желтая кукуруза рассыпалась но мосткам, загремели такие отборные ругательства, каких мне еще слышать не приходилось. Ругательства эти вылетали изо рта мохнатобрового, с багровым лицом мужчины. Он был в бушлате поверх тельняшки и в замасленной, морского образца фуражке. Я угадал в нем самого Данилу Спиридоновича и не ошибся.